Человек, умеющий обвинять себя, не будет терять внутреннего мира, не станет проклинать людей и жизненные обстоятельства и бить кулаками воздух. Он будет думать о том, какие он совершил ошибки, как поступить, чтобы исправить их, и даже чашу самых тяжёлых испытаний он примет как лекарство души.
Покаяние — это суд над собой прежде Божиего суда. Оно отводит кару Божию и превращает проклятие в благословение.
Кто уповает на друзей, того ждёт разочарование, их часто не оказывается рядом в трудную минуту. А кто надеется на Бога, тот неожиданно найдёт друзей даже среди своих врагов.
Милость Божия проявляется не только в благополучии человека, но и в испытаниях и наказаниях, которые представляют хотя горькое, но спасительное лекарство.
Если человек приучит себя полагаться на Промысл Божий, то он с благодарностью будет принимать то, что посылает ему Бог, и то, что мирские люди принимают как беду и несчастье, будет считать пламенной чашей, которую подносит к его устам Сам Господь. Он научится больше ценить земные скорби — соль, убивающую червей в его душе, — нежели земные радости, в которых эти черви размножаются и растут, заражая душу болезненным увлечением этим миром.
Душа каждого человека — тайна. Знать сердце другого, видеть его стремления, желания, его борьбу со страстями и демоническими силами, добрые дела совершённые им, мы не можем. Поэтому наш суд о человеке никогда не будет свободен от клеветы.
Каждое осуждение содержит в себе ложь, хотя бы оно и казалось внешне правдоподобным. Ведь Господь будет судить человека не только по его делам, но и по состоянию его сердца, а глубина чужого сердца закрыта для нас, поэтому осуждающий людей – слепой судья и лжец.
Осуждение – одно из проявлений гордыни, это страсть, которая даёт возможность ничтожеству, очерняя других, любоваться собой.
Как мухи облепляют падаль, так тёмные духи и подлые люди облепляют тех, кто лжёт. Если человек будет говорить правду, то демон не найдёт в нём своего, и не только демон, но и лживые друзья отступят от него.
Насколько человек горд, настолько считает себя лучшим и высшим остальных, настолько сильнее его конфликт с окружающим миром, настолько острее его внутренний разлад, настолько он отдаляется от Бога.
Гордость – это перманентный бунт творения против своего Творца.
Мир ненавидит тот духовный свет, в котором обнажается безобразие страстей и мерзость греха, поэтому он злословит на тех, кто несёт этот свет людям.
Грех – это желание испытать ощущение полёта через падение в бездну.
Оружие безбожного мира – похоть, заслоняющая от нас вечность, похоть как влюблённость в вещество. Оружие нашей веры – память о смерти, которая укрощает похоть и открывает душе вечность, её истинную жизнь, духовный мир, с которым она одной природы.
Человек безумно, страстно влюблён в эту жизнь, он ищет в физическом и материальном то, чего вещество ему дать не может, а именно – счастья. Никакие внешние обстоятельства не могут сделать человека счастливым, и он напрасно хочет найти счастье вовне, когда оно внутри него. Он ищет радости в видимом и осязаемом, а радость – в невидимом и духовном.
Восемь оков, или пут, мешают человеку двигаться вперёд; это: отвращение (ненависть), стыдливость, трусость, печаль, осуждение других, расовые предубеждения, фамильная (родовая) спесь и гордыня, самодовольство (самомнение).
Чтение Патанджали, Гиты или Библии только-лишь рассудочно может позволить человеку прекрасно выдержать экзамен по ним, но не даст безупречного доступа к их истинному смыслу.
Знание писаний полезно только, когда оно стимулирует желание практической реализации; иначе, теоретическое знание даёт человеку ложное убеждение в собственной мудрости. Нереализованное знание писаний, таким образом, может стать препятствием практической реализации духовных истин.
Кто находится в искреннем послушании, тот только едва соприкасается с земным и внешним, а душой пребывает с Богом: послушание, как огненная стена, становится между ним и миром. Только послушание и молитва открывают человеку его собственное сердце, иначе страсти как тёмный покров закрывают сердце и делают его непроницаемым для духа; ум, обременённый тяжестью собственных помыслов, мертвых знаний и разбухшей гордыни, не может войти в сердце, как ожиревшая туша не пройдет сквозь узкую дверь.
... сущность религиозного чувства ни под какие рассуждения, ни под какие проступки и преступления и ни под какие атеизмы не подходит; тут что-то не то, и вечно будет не то; тут что-то такое, обо что вечно будут скользить атеизмы и вечно будут не про то говорить.