Надо не сочинять умные книги, а разумно вести себя в повседневности, надо не выигрывать битвы и завоёвывать земли, а наводить порядок и устанавливать мир в обычных жизненных обстоятельствах. Лучшее наше творение — жить согласно разуму.
Природа не нуждается в какой-либо особо счастливой доле, чтобы показать себя и проявиться в деяниях. Она одна и та же на любом уровне бытия, одна и та же за завесой и без неё.
Если сосуд недостаточно чист, скиснет всё, что бы ты в него ни влил.
Натуре моей более свойственно следовать примеру Фламинина, которому ближе были те, кто в нём нуждался, чем те, кто мог его облагодетельствовать, нежели примеру Пирра, унижавшегося перед сильными и надменного со слабыми.
Пусть они [дети] растут, как придется, подчиняясь общему для всех естественному закону, пусть они приучаются и привыкают к воздержанию и простоте, пусть они лучше идут от суровой жизни к лёгкой, чем обратно.
Довольствующийся немногим желудок освобождает от очень многого.
Кто боится страданий, тот страдает уже от своей боязни.
Следует руководствоваться разумными правилами, но не подчиняться им слепо — разве что тем, если такие существуют, рабская приверженность которых благодетельна.
Когда Алкивиад спрашивал Сократа, как это он выносит беспрестанную сердитую воркотню жены, тот отвечал: Привыкают же к скрипу колёс, с помощью которых вытягивают из колодца вёдра с водой.
Если пролить настоящий свет на самые обыкновенные, общеизвестные и всем привычные вещи, они могут предстать как величайшие чудеса мира и из них можно извлечь удивительнейшие примеры, в особенности касательно дел человеческих.
Уразуметь, что сказал или сделал какую-то глупость, — это ещё пустяки: надо понять, что ты по сути своей глуп, — вот наука куда более значительная и важная.
Каждый данный случай [понимание своей ошибки] и все, к чему он относится, я рассматриваю не просто как камень, о который споткнулся: я понимаю, что в походке моей не всё вообще ладно, и стараюсь выправлять свой шаг.
Когда доводы другого человека убеждают меня в ложности моего мнения, я не столько узнаю от него нечто новое, узнаю, что проявил невежество именно в данной области (это было бы не такое уж ценное приобретение), сколько убеждаюсь в своей слабости вообще и в шаткости своего рассудка, вследствие чего и стараюсь исправить всё в целом.
Я предпочел бы хорошо понимать самого себя, чем Цицерона.
Я спрашиваю: что есть природа... Вопрос выражен словами, и в словах же даётся ответ... Но тот, кто станет спрашивать дальше... — в конце концов припрет отвечающего к стене. Одно слово разменивают на другое, часто ещё менее известное... Чтобы разрешить одно моё сомнение, мне предлагают три новых: это же головы гидры.
Самовосхваление и самоуничижение часто бывают порождены одною и той же гордыней.
Гораздо больше труда уходит на перетолкование толкований, чем на толкование самих вещей, и больше книг пишется о книгах, чем о каких-либо иных предметах; мы только и делаем, что составляем глоссы друг на друга. Комментаторы повсюду так и кишат, а настоящих писателей — самая малость.
Ни один благородный ум не остановится по своей воле на достигнутом: он всегда станет притязать на большее, и выбиваться из сил, и рваться к недостижимому. Если он не влечётся вперед, не торопится, не встаёт на дыбы, не страдает значит, он жив лишь наполовину.
Никогда не бывает, чтобы два человека одинаково судили об одной и той же вещи, и двух совершенно одинаковых мнений невозможно обнаружить не только у двух разных людей, но и у одного и того же человека в разное время.
Человек самое злополучное и хрупкое создание и тем не менее самое высокомерное.